Пока лента засрана сантами, а моё избранное собирается с мыслями после первого января, я начну..))

То, что 2016 год я стартовала с - оказывается! - перечтения книги о войне, наверное, многое говорит обо мне, как о человеке.
Хотите еще? Вчера после того, как нагрузилась салатами и мартини (да, новый год оказался без шампанского лол), прошло какое-то время и было уже под утро, я смотрела "Безславных Ублютков" и дрочила на Кристофа Вальца в нацисткой форме. Еще? Ох нет, давайте хватит, пожалуйста.

Меня должно колотить от бешенства, насколько эта книга кажется жизнеутверждающей, насколько она напирает моралью ценить каждый миг своей жизни. Насколько она наполнена нытьем и пустыми разговорами, бессмысленными сценами и людьми, творящими челодланную хуету.

Ремарка нельзя читать вот так.
Так, как я обычно читаю книги - поверхностно, хватая удобное, перерабатывая это в жерновах своего мнения. Читая Ремарка, можно не думать. Нужно не думать. Он позволяет не думать и не оскорбляет этим. Все ответы, всё очевидное - оно не погребено, как персонажи, в грязь, в военные окопы передовой; не засыпано битым кирпичом после бомбежки; не раздавлено бетонным убежищем, которое не выдержало артобстрела; не накрыто серым саваном с бурыми кляксами выцветшей жизни посреди тысячи таких же истин полевого госпиталя. Оно лежит на поверхности, витает в воздухе - простое и понятное каждому. Ведь нет ничего проще, чем хотеть жить. И иногда бывает так, что самое простое, самое банальное, самое привычное - оно же самое недоступное. Еда, постель, небо над головой спокойное, без таящейся среди облаков угрозы. Такое бывает, когда мир сходит с ума, когда его скручивает в дизентерийной лихорадке, когда от жара температуры всё путается, плавится, а тот воздух, которым дышат, оборачивается вокруг горла душащей петлей. Когда мир хочет, чтобы тебя не было. Когда он хочет, чтобы его самого не было. Потому что он глубоко больной и неправильный.

Эта книга не агитация, не протест. Даже не потрепанная листовка.
Это просто усталый выдох сигаретного дыма. Горького, застилающего взгляд едкой поземкой прошлого, пережитого. Слова об этом покидают память с неизбежной обреченностью шагающих в газовую камеру узников концлагерей. Слова об этом гусеницами монструозного танка переворачивают что-то внутри, металлической бесстрастностью утюжат то, что ты есть, превращая в истонченное банальное и одновременно с этим бесконечно непостижимое - человек.